не людей нет у меня, а меня нет у людей и у самой себяВера сказала, думать нужно не о беге от одиночества, которого я никогда не ведала. Думать нужно о беге от экзистенциального одиночества. О том, что не людей нет у меня, а меня нет у людей и у самой себя. Говорила, нам мало даже взаимного тепла, потому что нужно родиться, вылупиться, непонятно из чего и для чего, но сроки поджимают. И любовь здесь ни при чём. Мало любви, мало чтоб тебя любили, мало чтоб ты любила, хочется уже как-нибудь родиться, раз и навсегда, чтобы этого не отменить. Я не стала спорить с Верой. [..] Любовь при всём, от начала и до конца. Чтобы как-нибудь родиться, нужно начать любить себя, начать любить других. С взаимным теплом проявляясь в них, с взаимным теплом проявляя их в себе. Так, постепенно, начать проявлять для себя мир, проявлять себя для мира. Невозможно постановить родиться и родиться. Нужно собой забеременеть, нужно себя выносить в какие угодно сроки. Среди грязи и мусора, крови и пота, среди слёз и страданий, между жизнью и смертью. В центре вселенной, среди невыносимой красоты этой жизни, от которой часто хочется умереть. Как-то научиться любить, раз и навсегда, чтобы этого не отменить.
умирать не страшно, потому что за смертью жизнь, где любовь не прекращается[...]И мне стало спокойно. Исчезла тяжесть, исчезли гири, исчезли все печальные мысли. Исчезла напряжённость в мышцах лица. Будто кто-то погладил меня по голове и отстранил от всего земного. Я чувствовала не эйфорию, но блаженство. Без видимых причин, без предпосылок, на грани нервного срыва или уже в нём. Испытывала тихую радость и ощущение, что эта радость останется со мной навсегда. Я чувствовала непрекращающуюся любовь. Любовь была мной, я была любовью, и времени тогда для меня не существовало. Думаю, время, всего лишь категория человеческого восприятия мира. Но в вечности нет времени, и тогда время для меня не было ничем. Ни пятью минутами, ни пятнадцатью, ни часом. Время просто кончилось. Вместе с ним кончилось всё конечное, а наступившее бесконечное отчётливо давало понять, что умирать не страшно, потому что за смертью жизнь, где любовь не прекращается. Есть жизнь, и жизнь не то, что мы за неё принимаем. Есть любовь, и она не то, что мы за неё принимаем. И есть смерть, и смерть не то, что мы за неё принимаем. Мы тоже совсем другие, мы не те, какими себе кажемся. Мы не те, какими себя знаем. Мы даже не те, какими когда-нибудь станем, но всё это уже не имеет значения в той точке, где пересекаются жизнь, любовь и смерть. Поэтому умирать страшно. Страшно остаться вне жизни и вне любви навечно.
На этом свете есть вещи, в которые хочется верить до конца, а есть вещи, в которые до конца верить не хочется. [...] Никто не знает, где заканчивается вера. [...] есть вещи, в которые до конца верить не хочется. До конца. Никто не знает, где заканчивается терпение.
Когда твоя жизнь становится похожей на удобную обувь, тебе незачем покупать новую. В старой уже хорошо.
Если можно, пусть у меня будет дом.Если можно, пусть у меня будет дом. В доме кухня. На кухне большой круглый стол. На столе еда. За столом люди. Они любят меня. Я люблю их. Мы сидим на кухне, разговариваем. По дому бегают мои дети. Мальчик и девочка. Непослушные. избалованные, капризные. Мои дети. Не спрашивают о хлебе, деньгах и достатке. В этом доме есть всё. Я не вспоминаю своих родственников. Фотографии родителей не вызывают у меня слёз. Моё прошлое лёгкое, всего лишь прошлое. Вижу будущее, планирую дни, у меня появились надежды. Хруст солёных огурцов, веснушки на хвосте кошки, молоко и печенье, полки с книгами, новая музыка. По дому бегают мои внуки. Не спрашивают о хлебе, деньгах и достатке. Есть всё. В этом доме любят. Моя семья. Господи, я уже не исправлюсь. Пожалуйста, пусть у меня будет такой дом. Не знаю, как нужно трудиться, чтобы получить спокойную любовь. Какой нужно быть. Умираю для вечности, а прошу о хорошем времени. Всё понимаю, ничего не могу сделать.